Новая экономическая социология (М. Каллон, Б. Латур, Р. Сведберг)

Мишель Каллон и Бруно Латур представляют другое поколение француз­ской социологии, в 1980-е гг. они занимались социологией науки и техники STS («исследование науки и техники»). Это направление, казалось, ничего общего не имеет с экономической социологией. Но Каллон и Латур, исходя из методо­логии STS, совершенно по-новому ставят вопрос об обществе и общественных науках: «…Например, если велосипедист, наткнувшись на камень, слетел с ве­лосипеда, обществоведам — они сами признаются — нечего сказать по этому поводу. Но стоит вступить на сцену полицейскому, страховому агенту, любов­нику или доброму самаритянину — сразу же рождается социологический дис­курс, потому что здесь мы получаем ряд общественно значимых событий, а не только каузальную смену явлений. Представители STS не согласны с таким под­ходом. Они считают социологически интересным и эмпирически возможным анализировать механизм велосипеда, дорожное покрытие, геологию камней, психологию ранений и т. п., не принимая разделение труда между естественными и общественными науками, основанное на дихотомии материи и общества».

То есть общественное — это не только взаимодействие людей, но взаимодей­ствие человека и вещи (в веберовском примере социальным действием называ­ется такое, когда велосипедист сознательно стремится избежать столкновения с другим участником движения; Веберу для социальности обязательно нужен другой принимаемый по смыслу во внимание; Латур же утверждает, что велоси­пед сам по себе — социальный объект, соответственно, отношение велосипеди­ста к велосипеду и есть общественное отношение). Почему-то получилось как у обществоведов, что общество состоит только из людей и их отношений. Но куда делись вещи? Куда исчезло материальное пространство, которое также структу­рирует пространство социальное? В целом социология следует за Дюркгеймом, который призывал социальное объяснять только социальным, но общество само должно быть объяснено, считает Латур. В социологии слишком быстро проис­ходит переход от действия к структуре — пропущен один этап, материальность или вещественность социального мира. «Всем возомнившим о себе конструк­тивистам должно быть стыдно: для вещей не нашлось ни одной роли, в которой им отдали бы должное», — упрекает социальных конструктивистов Латур. Соответственно, упрек экономической науке такой же, как и социологии — куда там делись вещи? Все эти материальные товары, капитал как деньги (а не обще­ственное отношение со времен Маркса), машины и механизмы, фабрики и за­воды? Экономическая наука утратила материальность предмета — объект сдался в пользу субъекта.

Для объяснения этой интеграции социального и материального Латур и Каллон разрабатывают свою версию сетевой теории (кардинально отличающейся от сетевой теории Уайта и Грановеттера). Это так называемая “Actor-network theory” (ANT) — акторно-сетевая теория, а ней в сеть соединяются не только люди, но также материальные объекты — актанты — и организации. Сеть гетерогенна — она состоит из объектов разной природы и качества, социальных и технических, живых и неживых, разумных и неразумных. И все эти агенты сети принимаются равно значимыми по отношению ко всей сети. Люди и не-человеки (актанты) связаны историей, что делает их разделение невозможным. «В качестве» приме­ра в одной из статей Латур приводит доводчик двери, который автоматически прикрывает дверь, но он сломался — объявление гласит: «Доводчик бастует». Попробуйте жить без доводчика или двери как технической конструкции, сра­зу поймете — в нашем мире «не-человеки» важны не менее, чем человеки: без двери вы сразу осознаете значение «социологии одной двери». Вещи не про­сто относятся к человеку, можно говорить не только об «Интерсубъективности», но и об «Интеробъективности» — вещи посредством человека относятся к друг другу (например, когда модем не ладит с компьютером). В отношениях человека и вещи возникают особые отношения — отношения привязанности, вещи требу­ют внимания, может возникнуть аддикция (например, к компьютерным играм), вещи определяют во многом образ и стиль жизни человека (с автомобилем и без него, с мобильным телефоном и без). Вещи живут своей жизнью, они существу­ют для нас, даже если их нет (в нашем исследовании средств коммуникации на факультете социологии СПбГУ студенты проводили нехитрый эксперимент: надо было прожить несколько дней (никто не дотянул до недели) без мобильно­го телефона). Какой сторонний эффект, кроме всего прочего, был обнаружен? Фантом телефона — его нет, причем человек точно знает: его нет, его специально не взяли — а он звонит, его нет — а он звонит.

Исследовательский фокус STS и ANT прямо-таки заворожил экономиче­ских социологов, и в 2008 г. вышла совместная книга «Жизнь в материальном мире: экономическая социология встречается с исследованием науки и техни­ки». Социальные исследования науки и техники (Science and Technology Studies) исследуют процесс взаимовлияния общества и науки: и то, как обще­ство выбирает направление процессов научного познания, и то, как наука спо­собствует изменениям, происходящим в обществе. Они предлагают учитывать в процессе анализа такой фактор, как «сила науки» в обществе. Понять эту силу можно с помощью изучения изменений, происходящих в науке. Представление о том, что наука — это некая «чистая сфера», находящаяся вдалеке от обыденной жизни, прочно укоренилось в нашей культуре. Основной недостаток современ­ной социологической теории, по мнению Б. Натура, Р. Сведберга и М. Каллона,состоит в недостаточной концептуализации «объектности» социального мира. Соответственно, каждый из теоретиков ищет собственный способ органичного включения материальных объектов в схемы экономико-социологических рассуждений и установления связи между экономикой и технологией.

Введенное в 40-х гг. XX в. Карлом Поланьи понятие включености (укоре­ненности) может быть использовано в экономической социологии вместе с по­нятием «материальности» — в том смысле, что материальные объекты и люди неразрывно связаны друг с другом (или укоренены друг в друге), а не только при анализе общественных отношений. У нового типа материальной укорененности есть своя собственная структура, которая может быть описана как конфигурация объектов и общественных отношений. Использование понятия «укорененности» в этом смысле близко к сетевой теории в STS.

Понятие сети, а также концепцию полей, использовавшиеся ранее для опи­сания и объяснения огромного числа экономических явлений, в частности рын­ков, отраслей промышленности, потребления, предпринимательства, деловых кругов и т. д., экономические социологи применяют в дальнейшем развитии идеи материальности во взаимосвязи технологии и экономики. Поля обычно понимаются как тип социального пространства или социальной структуры, ко­торая назначает место каждому актору, которые конституируются с помощью власти, а также через взаимодействие акторов или посредством ориентации на других. При этом акторами могут быть как отдельные люди, так и организации; но главное — то, что все они, как правило, воспринимаются социологами как чисто социальные предприятия, лишенные любой материальности. Понятие ма­териальности в концепции полей привлекает внимание к структурам неравен­ства и иерархии.

В этом сборнике и в более ранних публикациях Мишель Каллон обращается на основе теории ANT и STS к исследованию рынка. Рынок рассматривается не просто как продукт социального взаимодействия агентов рынка, а как социотехническая система (markets as socio-technical universes). Например, бухгалтерский учет — это не просто описание затрат и результатов, а особая технология учета (двойной счет), что делает капиталистическое предприятие счетным механизмом.

Так из технологии в том числе появляется капитализм и рыночное хозяйство. Или установление цены на рынке —это не просто процесс торговли face to face, не про­сто взаимодействие спроса и предложения через бесчисленные торговые сделки, а сложно организованная технологическая система, предполагающая множествен­ность форм цены, множественность процедур, множественность агентов — не только производителей, посредников и покупателей — вместе с системой их ком­муникации и подстройку предложения или спроса под цену. Каллон различает понятие экономического блага и продукта: благо — то, что удовлетворяет потреб­ность человека в условиях ограниченности средств и ресурсов, продукт — то, что должно быть по определенной технологии произведено — это процедура, цепочка действий агентов и объектов для превращения материала в продукт, готовый для потребителя. «Автомобиль как экономическое благо представляет собой объект, вещь со вполне определенными очертаниями, которая используется для удовлет­ворения конкретных нужд и в рыночных условиях обладает установленной стои­мостью. Но автомобиль — это еще и нечто большее. Это также объект со своей собственной жизнью, со своей карьерой: если взглянуть на него с точки зрения его концепции и последующего производства, он начинает свое существование в виде набора технических требований и спецификаций, затем становится маке­том, затем прототипом, затем набором собранных деталей и, наконец, машиной из каталога, которую заказывают у дилера и которая наделена характеристиками, которые могут быть описаны относительно объективно и без существенных раз­ногласий… Продукт (понимаемый как организованная череда последовательных трансформаций) описывает (в обоих значениях этого слова) различные сети, ко­ординирующие акторов, причастных к его разработке, производству, распростра­нению и потреблению. Продукт идентифицирует этих агентов и связывает их друг с другом; равно как и наоборот, эти агенты определяют характеристики продукта с помощью уточнений, последовательных приближений и трансформаций».

В экономической социологии продуктивной оказалась критика М. Каллоном с позиций своей теории инноваций многочисленных традиционных «сете­вых подходов», игнорирующих включенность материальных объектов в процес­сы обмена и взаимодействия. Потребность в альтернативном подходе возникла из-за необходимости дальше развивать логику экономико-социологических ис­следований. С одной стороны, обосновав и закрепив свои научные притязания с помощью критики атомизированной модели экономического человека, используя идею об укорененности экономического действия в социальных сетях, исследования в рамках экономической социологии стали сводиться к демонстрации аспектов и примеров, в которых экономические модели не работают. Это не сни­жало ценности теоретических и прикладных исследований для анализа конкрет­ных рынков (предприятий, хозяйственных практик и т. д.), но и не позволяло глубже осмыслить наблюдаемые феномены. С другой стороны, экономическая социология воздержалась от использования концепции человека, сложившейся в парсонсовской социальной теории. Пока экономическая социология пытается снабдить актора человеческими характеристиками и поместить его в реальный социальный и культурный контекст, неоклассические экономисты пытаются освободить homo economicus от институциональных связей и сделать его еще более рациональным. В этой ситуации атака на модель homo economicus и отсут­ствие последовательной альтернативы делало экономическую социологию весь­ ма уязвимой. Позиция Каллона заключается в том, что необходимо прекратить все дискуссии и сосредоточиться на анализе условий и обстоятельств, в которых вынуждены действовать люди. В связи с этим, кроме описания экономики как экономики качеств, Каллон выдвинул тезис о перформативности экономиче­ской науки. Что это значит?

Для «смены фокуса» экономической социологии было недостаточно вну­тренних и уже использовавшихся теоретических ресурсов, и в качестве внеш­него источника развития выступили исследования науки и технологий, главная идея в которых заключается в распространении на экономическую науку опыта исследования естественных наук, в частности — того, что наука неотделима от социального контекста ее существования. Институциализированный процесс научного познания в такой же степени влияет на изучаемую реальность, в какой эта реальность определяет его содержание и протекание. Не секрет, что человек, вымышленный homo economicus, не является реальным действующим лицом,а лишь его бледной тенью.

Экономическая наука не просто со стороны свысока глядит на свой объект, но и активно его формирует: она производит идеи, теории, модели, прогнозы, которые воспринимаются агентами на рынке и выстраивают свое поведение со­гласно полученной информации. Ведь экономические агенты воспринимают то, что говорят экономисты, то, как они объясняют экономический мир, и то, какие прогнозы они выдают. И подстраивают свои действия под то, что говорится. (Это, кстати, еще раньше было замечено «новыми классиками» — Р. Лукасом и др.) Экономическая наука так долго формировала своего «экономического человека», что он стал реальным — действительный индивид в современном мире приобрел черты рациональности и максимизации экономического человека. Экономика как хозяйство и экономика как наука составляют некий единый специфический объект для исследования. Объяснения и прогнозы экономистов «создают» всю вселенную экономического мира, которая априори воспринимается как объек­тивная данность. Так экономическая наука становится перформативной — она творит в равной мере вместе с экономическими агентами экономическую ре­альность, что уже само по себе должно стать предметом другой науки — STS, или экономической социологии.

На основе своей теории инноваций, согласно которой инновации представ­ляют собой итерационный процесс, предполагающий сотрудничество и кон­фликты между учеными различного профиля, администраторами, бизнесменами и другими заинтересованными участниками, М. Каллон рассматривает еще одну проблему: несмотря на то что это общество называется «гражданским», во взаимодействии ученых и всех остальных представителей общества последним нечасто удается принимать участие в обсуждении вопросов выбора дальнейшего пути развития научных и технологических исследований. Еще реже неспециалисты имеют возможность внести свой вклад в процесс получения нового знания. Существует двойная дихотомия: между экспертами и неспециалистами, с одной стороны, и между представителями гражданского общества и квазипрофессиона­лами в области принятия решений, касающихся развития технонауки — с другой. Каллон выдвигает задачу преодолеть указанную дихотомию. В целях возможного решения этой задачи он предлагает понятие «возникающих заинтересованных групп людей». Формирование подобных групп способствует установлению но­вого типа взаимоотношений между наукой, политикой и экономикой.

В статье Р. Сведберга, напечатанной в сборнике «Жизнь в материальном мире: экономическая социология встречается с исследованием науки и техни­ки», отмечается, что люди в своей повседневной жизни постоянно сталкиваются с материальностью (они живут в обустроенных помещениях, потребляют пищу, взаимодействуют с машинами, производят и используют объекты), однако не­смотря на это, экономика признает эту объектность лишь косвенным образом. Для того чтобы вернуть связь современному экономическому анализу с объектностью материального мира, необходимо обратиться к такому подходу, как анализ экономики домашнего хозяйства, существовавшего в Древней Греции в экономических размышлениях Аристотеля и Ксенофонта, которыми зачастую пренебрегают современные экономисты. Он показывает, как в классиче­ский период политической экономии материальная сфера домашнего хозяйства начинает исчезать в работах Адама Смита и Карла Маркса, которые, хотя и уде­ляют внимание физическому телу и технологиям, сосредоточиваются в основ­ном на производстве и обмене вне домашнего хозяйства. Например, женский и детский труд почти полностью отсутствует в размышлениях Смита и Маркса и упоминается только тогда, когда они вступают на рынок труда. Таким обра­зом, возможности анализа домашней экономики в ее взаимосвязи с материаль­ностью, предпринятого древнегреческими мыслителями, был проигнорирован современным мэйнстримом экономической мысли.

Филип Мировский и Эдвард Ник-Ха, используя идею М. Каллона о том, что экономика укоренена не в обществе, а в Экономиксе — иными словами, о перформативности экономики, изучают публичные торги на аукционе, проводи­ мом Федеральным управлением связи. Они предполагают, что представи­тели научной теории игр были вовлечены в обоснование замысла аукционов, и представляют детальный анализ различных групп экономистов, представляющих теорию игр, включенных в анализ аукционов. Одна из интересных идей заключается в утверждении, что более традиционный научный подход включа­ет лишь анализ власти той или иной социальной группы на аукционе, нежели объясняет результат — тот результат, который заключается в преднамеренной маскировке того факта, что одна влиятельная группа экономистов — предста­вителей теории игр может претендовать на истину в последней инстанции при объяснении данного явления. Такой пример демонстрирует то, каким образом можно переместить традиционную экономическую проблему социологии из изучения укорененности экономики в обществе или социального объяснения экономики к исследованию, как экономика должна работать согласно эконо­мическим законам или «экономической машине», которая и заставляет дей­ствовать определенным образом.